В Нью-Йорке театральный поворот общества совершил помощник миссис Астор Уорд Макаллистер. Прирожденный царедворец, который приобрел в путешествиях по Европе налет вкуса и стиля, он убедил миссис Астор, что может поставить великолепное представление с ней в главной роли. Южанин из Джорджии, превратившийся в светского льва, Макаллистер сыграл на мифе о довоенной южной воспитанности и грациозности. Северяне относились к старому Югу примерно так же, как наполеоновская буржуазия относилась к Старому порядку — как миру куртуазных манер и стиля, который можно использовать, чтобы стать изысканнее. Макаллистер пригласил Ирэн Лангторн из Вирджинии, которую нью-йоркские газеты уже окрестили южной красоткой, возглавить торжественный гранд-марш, открывавший сверхпрестижный Бал патриархов 1893 года. Исключительность таких празднеств делала их еще более притягательными спектаклями. «Четыре сотни — в светском бизнесе», — комментировал журнал Towns Topics в 1896 году: «Они не экономят усилий, расходов или рекламы для блестящих и изысканных светских представлений. Они — актеры, все остальные зрители; но между их представлениями и всеми другими существует разница — они не развлекают публику, но и не взимают платы за честь смотреть на них». В то время высшее общество часто сравнивали с цирком, а светские события — с театральными постановками, хоть такое отношение и критиковали. «Мы протестуем против… тенденциозной привычки некоторых кругов держать легкомысленных трутней на виду у всех и считать их “обществом”», — писала Los Angeles Times, добавляя, что «растущее поколение… слишком увлечено гламуром и богатством».

Светский журнализм возник как раз тогда, когда ожесточалась конкуренция за высокий статус. Оружием в этом состязании стала огласка. В начале XX века на фотографиях иллюстрированных журналов появились интерьеры домов миллионеров — новые члены высшего общества с готовностью подстраивались под вкус толпы. Пресса завоевывала публику, предлагая ей спектакли из жизни богатых и модных, а те получали почет и славу, выходя на всеобщее обозрение. Старая элита часто считала публичность пошлой и назойливой, но скоро огласка стала важной не только как посредник в отношениях между элитой и массами, она также определяла ритмы жизни высшего света.

Журналы вроде лондонского World или нью-йоркского Town Topics прислуживали высшему обществу и при этом поставляли сплетни любопытным и честолюбивым. Непоседливая героиня романа Эдит Уортон «Обычай страны» Ундина Спреггз была «взрощена на Пятой авеню»; она знала всех нью-йоркских «позолоченных» аристократов по именам, а самых выдающихся отпрысков — в лицо, ведь она истово разглядывала страницы ежедневных газет. Специальные репортеры занимались сбором новостей, сплетен и изображений, а затем описывали великосветские события и романтизировали их. За исключением разводов, убийств или самоубийств сообщения о высшем обществе не появлялись на новостных страницах. Это замкнутое царство дарило читателям волнующие эскапистские грезы.